1875 год, Лугано, Швейцария. Из Amsterdam, IISG, Archives Bakunin. Оригинал на французском
Перед нами очень любопытный документ, перевод которого читатель найдет в приложении в конце этой статьи. Это конфиденциальный циркуляр, недавно изданный господином графом Паленом[1], министром так называемой юстиции в России. В нем мы находим неопровержимое доказательство угрожающих вторжений революционного социализма в эту страну.
В самом деле, не фанатичное превозношение сектанта, не корыстный расчет социалистического политика, а авторитетный голос государственного деятеля, министра великой империи, который произносит, а точнее, произносил, этот крик беды.
Опасность, угрожающая империи, должна быть очень велика, чтобы заставить ее забыть о самых элементарных правилах хорошей политики.
Мы знаем, что правительства вообще, а особенно откровенно деспотические, неукоснительно соблюдают принцип не признавать зла, которое подрывает их власть; питая себя, почти всегда, иллюзиями, они постоянно и систематически распространяют ложь, поскольку опыт веков показал им невозможность существования государства без лжи.
Политики всех времен и стран понимали, какую огромную роль играет воображение в истории народов; оно почти всегда составляет половину, а часто и гораздо больше половины, как политической, так и социальной реальности, так что достаточно, чтобы мнение или идея завладели массами, чтобы они немедленно превратились в почти непобедимую реальность.
Этим объясняется та ревностная забота, с которой все правительства, независимо от их происхождения и названия, стремятся заставить людей поверить в свою силу и бессилие своих врагов. Они верят, что пока все считают их очень сильными, они действительно будут такими.
Ни одно правительство не продвинулось в этом искусстве, составляющем самую суть высокой политики, так[2] далеко, как российское. Ни одно правительство не владеет в такой же степени рутиной и искусством лжи.
В России весь официальный мир, все проявления общественной жизни, внутри страны и за рубежом: дипломатия, государственная религия, правительство, юстиция, образование, администрация на всех уровнях, официальное или неофициальное представительство различных классов империи, и прежде всего рвение к общественному благу и отеческий интерес к судьбе несчастного населения, которое служит пьедесталом или сырьем для власти этой империи, наконец, сама эта власть, – все это фикция и ложь. Обманывать друг друга, обманывать государя, который в свою очередь стремится обмануть всех, обманывать публику и народ, в то же время подчиненных, равных и руководителей, на службе государственного управления, но прежде всего обманывать мнение Европы – таково, после неизбежного удовлетворения личных интересов и тщеславия, величайшее занятие русских государственных деятелей.
«Enguirlander»[3] – французский глагол, специально изобретенный при петербургском дворе для выражения этой общей тенденции, этой потребности, этой страсти навязываться Европе. Он подводит итог русскому патриотизму, государственному патриотизму, если таковой когда-либо существовал.
[4]Во времена правления императора Николая его великой и единственной амбицией было напугать Европу; Это удовольствие, которому патриоты в Германии теперь в значительной степени предаются, поскольку они упали с головокружительных высот своего трансцендентного идеализма и гуманистических мечтаний прошлого века в жестокий культ империи, которая в основе своей является военной и тем более деспотичной, что она стремится скрыть свою всемогущую полицейскую власть под вуалью, которая к тому же довольно прозрачна, парламентского либерализма, который настолько же скромен, насколько и невинен. Падение было ужасным, и многие немецкие умы аплодировали ему; но германский патриотизм находит утешение в мысли о том ужасе, который посеяли в Европе последние подвиги немецких армий.
Во времена Императора Николая это также было высшим утешением русских патриотов. Сколько бы им ни говорили: «Вы – рабы, жалкие слуги глупого и жестокого господина; у вас нет ни достоинства, ни безопасности; ваша судьба, судьба ваших семей, судьба всей России во власти деспота». Они отвечали: «Но посмотрите, как огромна наша империя, наша тюрьма, наш дом имперской мощи, как боятся во всей Европе нашего августейшего тюремщика, нашего царя, нашего Бога! Достаточно ему поднять бровь, и все остальные государи начинают трепетать».
Действительно, в царствование императора Николая и даже задолго до него, с самого основания Петербургской империи Петром I, названным Великим, это было единственной целью государства: заставить Европу трепетать, увеличить, организовать и укрепить любой ценой власть царя, единственного представителя государства, как внутри страны, так и за ее пределами, с единственной целью завоевать Европу.
[Рукопись здесь обрывается]
…далеко, как российское правительство. Никто не владеет в такой же степени привычкой и искусством лжи.
Обманывать друг друга, обманывать Императора, публику, народ, но прежде всего обманывать мнение Европы – таково, после удовлетворения личных вожделений, интересов и тщеславия, главное занятие русских государственных деятелей. «Enguirlander» – французский глагол, специально придуманный при петербургском дворе для выражения этой непреодолимой потребности, этой общей тенденции официального русского мира навязать себя Европе.
За исключением Петра Великого, славной и циничной памяти, а также, возможно, хотя бы частично, Екатерины II, не менее циничной и почти такой же умной, как он, и в нашем веке, за исключением двух Александров, первого и второго, но только в самые первые годы их царствования, ни один государь Петербургской империи никогда не хотел знать правду или даже слышать о ней. Император Николай просто впадал в ярость, когда неуклюжий, но честный слуга – явление редкое везде, но особенно в России – осмеливался робкой рукой приподнять уголок официальной завесы, так плохо прикрывавшей чудовищные реалии империи. Он даже не позволил рассказать себе об обманах и кражах, жертвой которых стал сам. К концу своего царствования, которое длилось слишком долго и для России, и для него самого, он, можно сказать, утонул в иллюзиях и настолько полностью отождествил себя с ложью, что, когда страшная Крымская кампания, внезапно сорвав все покровы, заставила его посмотреть правде в лицо, он умер.
И на то были веские причины, ибо зрелище это было устрашающим. Мы не будем вдаваться в подробности жалкого положения народа под двойным игом дворянства, владевшего его душами, и бюрократии, руководившей им с помощью кнута, палки или розги. Эта тема слишком хорошо известна не только в России, но и в самой Европе, и ни один из наших императоров не смог ее обойти вниманием. Со времен великих реформ Петра I они встали на их сторону, привыкнув рассматривать народные массы как некое сырье для потребления государства, чье растущее могущество питалось именно их рабством, невежеством и нищетой. Чтобы построить Петербург, наш великий цивилизатор Петр I[5] с легкой руки начал с того, что… [рукопись здесь обрывается]
Из Nettlau, M., «Michael Bakunin. Eine Biographie»., t.III, pp. 825-828, t.II, p.454
В царствование императора Николая великой претензией русского патриотизма, государственного патриотизма, если таковой когда-либо существовал, было напугать Европу. Сегодня патриоты Германии с большим удовольствием делают это [...]. [Неттлау: Бакунин, показав, как война привела к общей реакции, пишет о «Культуркампфе» (культурной борьбе) в Германии]
Только в религиозном вопросе, или того, что принято называть свободой совести, Германия, похоже, решительно встала на сторону прогресса, противостоя все более угрожающим вторжениям римской Церкви, которая теперь полностью отождествляется с Обществом Иисуса. Следует признать, что в этом отношении Германия оказывает Европе и всему миру выдающуюся услугу. Если бы не ее упорное и энергичное противодействие, неизвестно, где бы остановилась иезуитско-папская наглость. Так что в этом отношении честь и благодарность Немцам.
Но если присмотреться внимательнее, то сразу становится ясно, что в немецкой политике речь идет вовсе не о свободе совести, не о целостности и чести человеческой мысли, а исключительно о всемогуществе государства, которое сегодня стало безусловно доминирующей мыслью и страстью в Германии и единственной, необходимой и единственно возможной целью которого всегда является торжество правительственной, политической и административной жестокости над всеми человеческими идеалами и свободами.
В результате даже в этом религиозном вопросе, где немцы решительно встали на сторону прогресса против римского мракобесия, они сделали это только для того, чтобы заменить последний германским мракобесием, другими словами, жестоким всемогуществом государства.
Русские пошли по совершенно противоположному пути. Начав с непостижимых глубин сначала монголо-византийского деспотизма, затем монголо-германской дисциплины, создавших и сформировавших одну за другой империи, которые смогли подняться и могут поддерживать себя только за счет свободы, процветания и самой человечности несчастного населения, которое они одновременно угнетают и пожирают, от циничной и жестокой реальности самого абсолютного государства они сегодня пришли к концепции самых безрассудных человеческих идеальностей и самого абсолютного отрицания государства. [...]
Природа и традиции народов этой расы [славянской], в той мере, в какой они не были изменены рабской и буржуазной цивилизацией немцев, являются, как мы знаем, федералистскими, общинными[6] и социалистическими. [...] совершенно примитивный и исключительно аграрный социализм. [...] [Кобден сказал], что было бы вопиющей глупостью со стороны русских, если бы они попытались заменить его индивидуальной собственностью, катастрофические последствия которой становятся все более очевидными для всех. Господин Кобден добавил, что русская система или, скорее, обычай может содержать семена решения этого великого вопроса о собственности. Такого же мнения придерживался и мистер Стюарт Милль. [...]
[Далее текст в квадратных скобках идет в виде сноски] [Разбойничество играло большую роль в истории Российской империи, и есть все основания полагать, что эта роль еще не исчерпана. В Западной Европе, в период зарождения современной цивилизации, разбойничество также играло очень важную роль. Но мышление, вдохновлявшее его, и его политические и социальные последствия были не только иными, но и абсолютно противоположными тем, что мы видим в России. На Западе разбойничество, благословленное и узаконенное церковью, породило дворянство, из которого родилась сама королевская власть. В России же разбойничество с самого начала приняло абсолютно революционный характер. Зародившись в народе, он всегда оставался защитником народных интересов, выступая против дворянства, государства, церкви и царя. Сначала это был энергичный протест против всех видов угнетателей, будь то официальные, политические или административные, патриархальные или общинные. Казаки, грозными полчищами окружившие границы Московии, никогда не были ничем иным, как хорошо организованными бандами разбойников. Их ряды пополняли все мятежные, энергичные люди, бежавшие либо от ласк царя и удобств его слуг, либо от чрезмерно патриархальных объятий общин. В России не было ни одной народной революции, в которой бы казаки не играли весьма активной и преобладающей роли, начиная с гражданских волнений, угрожавших подорвать трон московских царей при лже-Дмитрии, и кончая царствованием царя Алексея и императрицы Катерины II. С другой стороны, те же Казаки оказали выдающиеся услуги Московскому царству в его борьбе с Польшей, татарами и турками. Сегодня они значительно деградировали и сохранили лишь малую часть того воинственного пыла, который отличал их вначале. Иерархическая, бюрократическая организация и общегерманские правила, которые Санкт-Петербургское правительство последовательно и систематически вводило в их ряды со времен Петра Великого и далее, почти полностью изничтожили их (les ont quasi-châtrés). Сегодня правительство, очевидно, намерено упразднить их, или, что означает то же самое, по крайней мере в России, полностью цивилизовать их, лишив тех немногих привилегий, которые они имели до сих пор, и низведя их до того же уровня рабства и нищеты, что и остальные жители империи. Прирученные, они не желали спокойно подчиняться этой очередной реформе, и среди уральских казаков как раз вспыхнули серьезные волнения. Если восстание сельских общин присоединится к восстанию казаков, как это уже не раз случалось в прошлом, Империя снова может оказаться в очень серьезной опасности.]
[Bio.III]
Русская цивилизация – если можно говорить о цивилизации в такой варварской стране, как наша, – пошла по пути, совершенно противоположному западному. – На Западе отталкиваются от идеала и стремятся к реальности. Идеал был дан ему сначала католической церковью, затем римским правом и античной метафизикой. Принцип, который развивался с момента зарождения современной цивилизации, особенно после религиозной Реформации, а отчасти и вопреки ей, – это принцип свободы воли в теории и свободы личности на практике. Завоевание этой свободы стало главной целью мыслителей, писателей и политических агитаторов XVII и XVIII веков. Во имя нее происходили революции в Нидерландах, Англии и Северной Америке. Она также окончательно восторжествовала в Великой французской революции, которая дополнила ее двумя другими метафизическими и политическими фикциями: равенством и братством.
Ну что ж! несмотря на все это великолепное теоретическое и практическое развитие принципа свободы, несмотря на всех великих гениев, работавших над ним, несмотря на бесчисленные жертвы, несмотря на всю кровь, пролитую ради его торжества, свобода не восторжествовала. Глядя на то, что происходит сегодня в Европе, на вопросы, волнующие общественное мнение, на дух, который оживляет просвещенные классы, мы должны признать, что этот великий принцип свободы решительно потерпел поражение. От него остались лишь печальные останки, которые служат для маскировки шутов современного либерализма.
Буржуазия по всей Европе, класс собственников и привилегированных, де-факто, если не де-юре, больше не хочет свободы по той простой причине, что прекрасно знает, что свободе ничего не остается, как обратиться против них. Он настолько глубоко убежден в этом, что, будучи неверующим, чтобы не сказать атеистическим, или, по крайней мере, равнодушным и нечувствительным ко всем религиозным чувствам и мыслям, теперь взывает к помощи Бога и Папы против земных устремлений масс; И враг как по темпераменту, так и по интересам всего, что напоминает о войне, она теперь по всей Европе, иногда открыто, но чаще косвенно и завуалированно, призывает не иначе как к военной диктатуре – иными словами, к самому абсолютному отрицанию всякой свободы.
Нынешний триумф реакции в Европе, который не только современен победе Германии над Францией, но и полностью совпадает с ней, не имеет иного объяснения, иного смысла существования, чем это решительное превращение буржуазии во Франции, как и во всей остальной Европе, из прогрессивного класса, которым она была в прошлом веке, в безусловно и окончательно ретроградный класс. Без этого превращения Франция никогда бы не потерпела поражения, а Германия, даже если бы и победила, никогда бы не аплодировала своему императору, Бисмарку и Мольтке с тем энтузиазмом, который мы знаем, и никогда бы не воздвигла триумфальных арок армиям, опьяненным кровью и возвращающим рабство.
После ужасов кровопролития необходимо пришли сладости религии: в Германии – протестантская ортодоксия, пиетизм; в католических странах – ультрамонтанство, папа со своей фалангой иезуитов – это было необходимым дополнением к войне.
Сегодня внутриполитический вопрос в Европе необычайно упростился: главной основой, sanctum sanctorum (святая святых), является финансовая монополия класса собственников, или даже не класса в целом, а нескольких сотен князей финансов, промышленности и торговли, которые неизбежно стремятся загнать огромное большинство этого прежде независимого класса в пролетариат или превратить его в множество преданных и послушных слуг или клерков. Для обеспечения этой монополии существуют постоянные армии и полиция, а чтобы сделать ее более удобоваримой для эксплуатируемых масс, – святая религия, все обещания и все угрозы церкви. – Одним словом, привилегия или эксплуатация народного труда, клад: сабля, жандарм и священник – вот настоящие составные элементы современного государства; все это прикрыто шкурой парламентского либерализма, который, не ограничивая [...] благоволения диктаторов, льстит и утешает тщеславие добровольно порабощенного буржуа.
Итак, это последнее слово западной цивилизации! От принципа свободы она перешла к рабству, от индивидуальных прав человека – к жестокому, преследующему, похожему на таракана деспотизму военного, полицейского и клерикального государства, к подчинению труда обездоленных, разобщенных и дезорганизованных масс безжалостной эксплуатации капитала. – Мир превращается в лагерь насилия в интересах великих эксплуататоров, правительств, саблистов и священников.
Вечная судьба идеализма – никогда не быть способным реализовать и воплотить в жизнь ничего, кроме абсолютной противоположности тому, о чем он говорит. Начать с либеральных устремлений протестантизма, гуманитарных мечтаний прошлого века и великих принципов Французской революции, а закончить тупым и жестоким реализмом, который мы видим сегодня повсюду, – это ли не ужасающее фиаско!
Россия пошла по совершенно противоположному пути. В ее рождении нет ни капли идеализма; никакая система, будь то политическая, метафизическая или даже религиозная, не руководила ее организацией, которая была двойным продуктом, с одной стороны, естественного, совершенно инстинктивного развития примитивного общества и, с другой стороны, насильственного вмешательства внешних событий и жестоких сил.
Первобытное общество, которое до сих пор является единственной основой народной жизни в России, – это славянская община и федерация общин по всей стране. – Общины остались, но их федерация была разрушена московской властью.
Примитивные общины в славянских странах представляют собой автономные организации, более или менее независимые друг от друга, каждая из которых образует как бы свой собственный мир, так что и сегодня русский крестьянин, говоря о своей собственной общине, называет ее «миром».
В обычное время каждая община держалась сама по себе и не заботилась о других; но когда они видели, что им угрожает внешняя опасность, они объединялись, федерировались между собой для общей защиты, а когда опасность прекращалась, они возвращались к своей первобытной изоляции. За исключением нескольких очень редких случаев, всегда вызванных вторжением чужой расы, славяне никогда не образовывали между собой постоянной федерации. Они всегда были исключительно мирной расой и вели войну только против своей воли. Они никогда не вели завоевательных войн, за исключением вторжений в Восточную [Римскую] империю, к которым их, вероятно, подтолкнуло давление финских и татарских народов с севера и из Сибири.
Поскольку они не носили военного характера, славянские общины, как необходимое следствие, не были и правительственными. Политика, иными словами, искусство и наука господства, является порождением завоевания.
Немцы, которые с самого начала своей политической истории поставили перед собой миссию цивилизовать, то есть поглотить, уничтожить или пожрать славянскую расу, справедливо отмечали, что эта раса никогда не была способна образовать чисто славянское государство. Они пришли к выводу, что ей суждено остаться под игом немцев. Вывод несколько вынужденный, но основы, на которых он зиждется, верны.
Славяне, по сути, никогда не проявляли склонности ни к образованию большого государства, ни к ученой политической организации. Но мы можем заметить в свою очередь, что ни одно национальное государство, за исключением, пожалуй, скандинавских, не образовалось само по себе, все они были результатом завоевания страны чужой расой. Сама Германия превратилась в известную нам грозную империю, более или менее хорошо организованную группировку множества различных мелких государств, только после того, как ее завоевали франки. На это можно возразить, что франки принадлежали к той же германской расе, что и алеманы, бавары и саксы, которых они впоследствии подчинили своей власти. Все эти народы, несомненно, имели одно и то же происхождение. Однако с конца V-ого века франки, так сказать, отделились от других германских народов и утвердились в Галлии как отдельный народ, находящийся под непосредственным влиянием римской цивилизации, так что когда три века спустя при Карле Великом они снова пересекли Рейн, чтобы завоевать Германию, они прибыли туда, так сказать, как народ чужой расы, и утвердились там как хозяева, низведя другие германские народы, своих братьев до них, до статуса подданных и крепостных. Большинство государей, князей и знатных домов Германии имеют франкское происхождение.
В результате возникли двойственные отношения между подданными и хозяевами. Как всегда бывает после завоевания, покоренное население попало в состояние, близкое к рабству. Но в данном случае завоеватели, несмотря на все различия в их языке и обычаях, возникшие в результате трех веков разлуки под влиянием более высокой цивилизации, все же были германцами по происхождению, так что их господство, каким бы суровым оно ни было и действительно было, не могло быть столь противным для завоеванных, как это, несомненно, было бы, если бы завоеватели, франки, принадлежали к совершенно другой расе. Между слугами и хозяевами было много точек сближения, которые постепенно уменьшали естественную ненависть побежденных к своим угнетателям и делали иго их господ более сносным.
Из этих двойственных отношений, развивая все свои последствия в течение долгих веков, возникла характерная черта немецкого народа: добровольное рабство, которое делает его самым управляемым и дисциплинированным народом в мире, поистине грозным оружием в руках военного абсолютизма, который теперь окончательно утвердился там, инструментом завоевания.
[1] Граф Константин Иванович Пален (1830-1912) – остзейский немецкий дворянин, министр юстиции в 1867-1878 годах. Проводник «Великих реформ» Александра II в 1860-70-е годы, (среди которых, например, отмена крепостного права), которые не до конца, но расчистили дорогу для развития капитализма в России.
[2] Отсюда начинается другой (первый) этой рукописи вариант.
[3] Приукрашивать, одурачивать, буквально «украшать гирляндами».
[4] Отсюда начинается второй вариант рукописи.
[5] Зачеркнуто «великий».
[6] коммуналистскими