Россия – революционный вопрос в России и в Польше. (О природе Государства и его отношения с правящими классами)

1868 год, Швейцария, из: Amsterdam, IISG, Archives Bakunin

Эта работа Бакунина, прежде целиком неопубликованная на русском, не считая «Фрагмента» и «Варианта» этого фрагмента, посвящена, главным образом, не касаясь второстепенных вещей, Деспотизму, природе Государства, лицемерности либерализма, к которому могут прибегать государства в случае своего бессилия для того, чтобы себя сохранить, и свободе, способной совершить невозможное, например, объединить неродственные между собой народы. Эта неоконченная рукопись-предисловие к, возможно, целой задуманной Бакуниным книги о России и Польше, однако задумка не была Бакуниным реализована в полной мере. Можно заметить, что некоторые мысли от сюда повторятся в других более поздних бакунинских работах.

В «Фрагменте» Бакунин пишет уже более предметно, относительно важности изучения государства и его отношений с его же правящими классами, что государство может быть в какой-то мере независимо от правящих классов, или даже наоборот, эти правящие классы могут быть порабощены Государством, как это было в царской России. «Вариант» продолжает тему Московского Государства и его отношений с собственными сословиями, на примере которой подтверждается тезис о возможности Государства быть более-менее независимым от правящих классов.

Приписка к названию "О природе Государства и его отношения с правящими классами", а также приписки, находящиеся после заголовков "Предисловие", "Фрагмент" и "Вариант", также публикатором для удобства чтения. В оригинальной рукописи, всех их, кроме "Предисловия", нет. Также нет и названия "Россия - революционный вопрос в России и в Польше", возможно, это название которое упоминается в его письмах или иных источниках, на основании которых в амстердамском архиве решили эту рукопись назвать. – прим. публикатора.

Предисловие.
Либерализм государств основывается на его бессилии. – Деспотизм не гнушается либерализма ради своего сохранения. – Принцип Государства и народы. – Свобода народов и единство.

Прежде чем говорить о Всероссийской Империи, я считаю нужным сказать несколько слов о национальности Великорусского Народа, который, как никто не знает, является стержнем этой Империи. Это кажется мне тем более необходимым, что в последнее время в Париже возникла Школа мысли, которая, начав с предположения, что этот народ совершенно чужд славянской расе и что в его жилах течет чисто Туранская кровь, пришла к заключению, что долг и условие спасения для всех народов Европы – объединиться против него, чтобы изгнать его за Урал – заключение столь же нелепое, сколь ложно предположение, служащее его исходной точкой. Ведь даже если допустить, что почтенный польский псевдоученый господин Духинский[1] и господин Анри Мартен[2], его переводчик и ученик в области славянской этнографии, правы; признавая, что несчастный народ Великороссии в действительности представляет собой не более чем ужасную смесь татарской и финской рас, мы не должны забывать, что он образует в империи компактную массу, насчитывающую не менее 35 миллионов душ, что она настолько прочно обосновалась в занимаемой ею стране, что для того, чтобы вытеснить ее, ее пришлось бы истребить, и что истребить тридцатипятимиллионную нацию нелегко и нечеловечно, даже если этого требует цивилизация, как ее понимают господа Анри Мартен и Духинский.

Это нелегко, сказал бы я, – разве мне нужно это доказывать? – Разве неизбежный исход гигантского вторжения Наполеона в Россию в 1812 году сам по себе не является достаточным доказательством? И разве нелепый и бесплодный исход Крымской кампании, с точки зрения выгоды, которую получили от нее Англия и Франция, а не с точки зрения огромной пользы, принесенной самой России, не был столь же триумфальной демонстрацией?

Из этих двух войн одна, теснее затронув существование великорусского народа, только укрепила и в известной мере омолодила существование империи в ущерб этому народу; другая же потрясла империю и тем самым оказала огромную услугу народу Великороссии. Таким образом, влияние этих войн на империю царей было неоспоримым и мощным: первый раз – положительным и утешительным; второй раз – отрицательным и разлагающим; но обе они прошли, как два урагана, над головами этого народа, едва коснувшись его кожи и даже не сумев серьезно нарушить безопасность его повседневной жизни.

Поэтому в интересах самой Западной Европы очень важно, чтобы она, не питая никаких иллюзий относительно ни хорошего, ни плохого о природе этого народа, знала его таким, какой он есть. Было бы безумием с его стороны относиться с безразличием или пренебрежением к соседнему народу, насчитывающему тридцать пять миллионов человек, говорящему на абсолютно том же языке, имеющему ту же мораль и те же интересы, и который на протяжении всей своей истории доказал, что он не позволит легко стереть себя с лица земли.

Я могу себе представить, что многие поляки, которые все еще являются приверженцами старой Польши, воскрешения которой они больше желают, чем надеются, в порыве патриотического отчаяния задумали эту безумную идею – загнать русский народ за Урал. Безумные политические фантазии, как и мистицизм, – последнее прибежище безнадежных дел. Но чтобы серьезные люди, такие историки, как господин Мишле, такие публицисты, как господин Анри Мартен[3], и многие другие, разделяли эту идею и добавляли свои проклятия к польским проклятиям в адрес народа Великороссии – вот чего я не могу себе представить.

И за что они его проклинают? Этот народ сокрушил Польшу. И прежде всего, даже если допустить, что допустимо отождествлять народы с государствами, которые действуют от их имени, почему бы нам не проклясть также австрийский и прусский народы, чьи государства сыграли столь заинтересованную и активную роль в произвольном разделе Польши? Вы скажете, что Австрия сегодня раскаивается. Чего не скажешь, например, о Пруссии! – Но искренне ли раскаяние Австрии? До битвы при Садове был ли более злейший враг Вашего принципа национальности, чем эта империя, которая всегда была величайшим пожирателем народов в Европе? Если она действительно раскаялась, то почему так медленно признает автономию славянских народов в Богемии, Моравии и Силезии? Почему она держит под своим унитарным игом так много других славянских, румынских и итальянских народов? –

Дьявол, навлекая на себя несчастья, теперь становится отшельником. Империя Меттернихов, Шварценбергов, Радецких и Гайнау становится гуманной и либеральной, она обхаживает поляков, прекрасно понимая, что они понадобятся ей в войне[4], которую она планирует, в очень хорошей компании, против объединенной Германии господина Бисмарка и против Российской империи. И вы верите в его либерализм? – Почему вы не поверили в демократизм князя фон Меттерниха, когда в 1846 году он[5] поднял польских крестьян Галиции против польских господ и патриотов?

В 1855 году, почти накануне своей смерти, Император Николай, придавленный со всех сторон английской и французской армиями и флотами, под угрозой Австрии, по суровым советам Пруссии и доведенный до бессилия даже больше полной дезорганизацией своих военных и гражданских сил – плодом его деспотизма – чем силой стольких врагов, объединенных против него, – Сам император Николай, этот последний могикан самодержавной монархии, этот фанатичный поборник деспотизма, задумал отвлечь внимание, обратившись к революционным страстям Европы.. Его агенты уже рыскали по славянским странам – Австрии, Венгрии, Турции и Греции, не забывая об Италии, и, кажется, некоторые даже осмелились обратиться к прославленному Мадзини..... Подстрекательские прокламации, подписанные его именем и уже отпечатанные, были готовы к выходу и распространению по всей Европе.... Все было готово, не хватало только финального сигнала... но он умер. – Вынужденный выбирать между неверностью принципу, которым[6] руководствовался всю жизнь, и смертью, он выбрал последнее. Он принял яд.

Это лишь доказывает, что в нем было больше честности, чем во многих других, и что в политике, будучи коронованным палачом, он все же придерживался рыцарских традиций, которые с точки зрения политики всегда в высшей степени нелепы. Но подписанные им прокламации доказывают, с другой стороны, что самый жестокий деспотизм не гнушается оружием лживого либерализма, когда у него не остается других средств для сохранения и поддержания своей власти.

Кто может сомневаться в том, что единственной целью Австрийской империи сегодня является восстановление своей власти, пошатнувшейся после страшных ударов, нанесенных ей сначала Францией, а затем Пруссией? – И если ей удастся восстановить эту власть[7], кто может сомневаться, что она не воспользуется ею, чтобы подавить в себе ту свободу, которую она сейчас использует, за неимением других средств, чтобы восстановить свой подорванный кредит и успокоить, обманывая их, свои более или менее волнующиеся народы, но которая в конечном счете неизбежно приведет к разрушению самых основ ее существования как государства. Не будем забывать, что Австрийская империя – это не более чем вынужденное объединение народов, не имеющих между собой ничего общего, кроме бюрократического, военного и имперского насилия, сковывающего их друг с другом.

Пример Швейцарии, правда, показывает нам, что различные национальности вполне могут свободно федерироваться в неразрывное целое. Несомненно, что в Гельветической конфедерации немецкие кантоны, французские кантоны и Тичино[8] гораздо больше заинтересованы в сохранении единства между собой, чем в слиянии, первые – с Германией господина Бисмарка, вторые – с централистской Францией, третьи – с унитарной Италией Виктора Эммануила или даже Мадзини. – Но это слияние, или, скорее, этот тесный союз различных национальностей, каждая из которых сохраняет свою совершенную автономию, – дело свободы. Только свобода способна объединить то, что природа, казалось бы, разделила; точно так же она не перестает разъединять единицы, цементированные насилием и властью централизующего принципа государства, даже если эти единицы имеют историческое или даже природное родство. Франция, современная Германия, Италия, Россия и все более или менее централизованные страны Европы не станут по-настоящему свободными, пока свобода не уничтожит в них радикально все, что имеет отношение к этому принципу Государства; Но можно считать само собой разумеющимся, что еще долго после того, как институт государства будет уничтожен свободой, национальный союз каждой страны будет сохраняться, более живой, чем когда-либо, пока он постепенно не исчезнет в великом федеративном единстве сначала Европы, а затем и мира.

С Австрией все будет иначе. Как только свобода станет там реальной вещью, реальной силой, все части, которые сегодня составляют эту империю, повинуясь естественному импульсу, отделятся друг от друга, чтобы впоследствии соединиться в этом высшем союзе Соединенных Штатов Европы. Вполне вероятно, что после этого промежуточного распада империи все германское естественным образом сойдется к германскому союзу: в то время как славянские, мадьярские и румынские народы образуют со славянами и румынами Турции и даже с греками, возможно, великую восточную федеративную республику. – Самым желательным, несомненно, было бы скорейшее растворение всех исторических и так называемых национальных единиц в великом федеративном единстве Европы.

Все это в пределах возможного. Но что никогда не будет возможным, так это установление серьезной свободы, под которой я подразумеваю подлинно народную и демократическую свободу в Австрии, без немедленного распада Австрии как империи.

Можно ли поверить, что этот старый дом Лотарингов и Габсбургов, со всей массой аристократических, клерикальных, финансовых, военных и бюрократических интересов, которые исторически были организованы и сгруппированы вокруг него, когда-нибудь согласится отречься от престола? Нужно быть сумасшедшим, чтобы надеяться на это. Что это означает? Это значит, что свобода, которую сегодня демонстрируют в Австрии, есть не что иное, как ложь – доказательством тому служит армия в миллион двести тысяч человек, за которую только что проголосовали палаты, – ловушка для обмана народа; и что день, когда будет достигнута высшая цель – восстановление могущества этой империи, – непременно станет и последним днем этой свободы.

Поэтому давайте не будем говорить о раскаянии Австрии. Централизованные, бюрократические, военные государства, если только они не прекратят свое существование, никогда не раскаиваются и не могут изменить свою природу. Они процветают лишь постольку, поскольку внутри себя угнетают и вне себя завоевывают. Это их неизбежность, фундаментальный закон их природы. Все они должны угнетать, эксплуатировать или, что означает то же самое, управлять народными массами на пользу привилегированным классам; и чтобы питать свою власть, все они должны в большей или меньшей степени подавлять своих соседей. Из всех образовавшихся таким образом государств – а все они в Европе, за исключением Швейцарии, таковы – только слабые государства либеральны и гуманны, по крайней мере относительно; и они таковы не потому, что добродетельны, а потому, что бессильны. Ибо если они не… [рукопись здесь обрывается]

Фрагмент.
Правящие классы и Государство. – Бюрократия и духовенство, буржуазия и дворянство. – Что есть Государство? – Его историческое развитие. – Порабощение правящих классов Государством. – Московское Государство и его сословия.

[начало текста отсутствует] что в обществе официальных угнетателей, единственной целью которых является грабеж, а единственным средством – насилие, невозможно сохранить свою нравственность и самоуважение; невозможно быть искренним демократом, другом народа и сторонником Московской империи одновременно, а чтобы хорошо служить последней, нужно быть либо вором, либо жестоким угнетателем, палачом, а чаще всего, как Муравьев-вешатель, и тем и другим одновременно.

В России, как и во всех централизованных, бюрократических, военных государствах, с конституциями или без них, а потому одних лицемерных, других откровенно деспотичных, всегда есть два великих интереса, которые борются друг с другом и примирение которых навсегда невозможно. С одной стороны, это свобода и благосостояние народа, с другой – власть и великолепие государства. Для поддержания и дальнейшего развития этой власти, как внутренней, так и внешней, государству всегда нужно много денег и много солдат; ему нужна грозная бюрократия для управления своими делами и для поддержания того, что в официальном стиле называется общественным порядком; и огромная армия попов, чтобы усыпить и обмануть страдания, причиняемые самим его существованием, и отвлечь от их цели самые законные народные чаяния. – Народ, представленный трудящимися массами, явно заинтересован в том, чтобы не давать ему ни денег, ни солдат. Поэтому они должны быть вынуждены сделать это тем или иным способом. Внутри страны это также является исключительной заботой государств. Вне своих границ у них не может быть другой цели, кроме собственной обороны и, по возможности, завоевания.

Государство было бы абстрактным существом, если бы не было представлено классом реальных людей, которые живут за его счет, как попы живут за счет другой злой абстракции, называемой церковью. Все эти привилегированные люди, чьи интересы связаны с интересами государства и которые поэтому душой и телом преданы его процветанию и существованию, составляют то, что называется организованными органами и политическими классами государства.

Во всей Европе, за исключением России, эти огромные органы привилегированных людей, которые, к тому же, по сравнению с миллионами трудящихся повсюду составляют ничтожное меньшинство, делится на две категории: непосредственные и прямые слуги государства, наследственные, если не по праву, то почти всегда по факту – собственно бюрократия; и более или менее независимые классы: дворянство, буржуазия и отчасти духовенство, каждый из которых основывает свое существование на той или иной привилегии: первый – на исключительной собственности на землю, второй – на монополии капитала и промышленных и торговых предприятий, третий – на эксплуатации и искусственном и принудительном развитии глупости[9] народа.

Все эти классы объединяет то, что они живут не за счет труда своих рук, а за счет труда народных масс. Систематическая и регулируемая организация этой грандиозной[10] эксплуатации народного труда некоторым привилегированным меньшинством – называется государством; совокупность исключительных и несправедливых интересов, представляемых государством, в сочетании с соответствующими им идеями и чувствами называется цивилизацией, их юридическое выражение – правом, а их санкция, божественное благословение, даруемое им церковью, – религией. Затем появляется патентованная метафизическая[11], историческая и доктринальная наука, чтобы объяснить все это и доказать нам, что все к лучшему в лучшем из всех возможных миров. – Поэтому естественно, что в каждой стране привилегированные классы должны подчиняться государству[12], так же как, с другой стороны, несомненно, что трудящиеся массы, эксплуатируемые и все еще угнетенные, должны быть прямо заинтересованы в его разрушении – ведь оно является дворцом для богатых и тюрьмой[13] для бедных.

В западных государствах дворянская, финансовая, буржуазная, клерикальная аристократия более или менее независимы от бюрократии, которая является собственным органом государства, независимым в некотором смысле от самого государства, в котором оно предпочитает видеть скорее слугу своих интересов, наемного хранителя своих привилегий от возможных восстаний эксплуатируемых им масс, чем хозяина. Это точка зрения либерализма, как дворянского, так и буржуазного; это также точка зрения церкви, как независимого соперника государства.

В этих странах Европы все эти привилегированные органы существуют отдельно от государства, и именно вне его, а зачастую и вопреки ему, развивалась их историческая власть. Они не были созданы им, а скорее они сами являются творцами государства, которое они воздвигли и сформировали, каждый, насколько мог, в своих собственных интересах, чаще всего исключающих интересы двух других и становящихся общим, коллективным интересом трех органов только в этом великом деле эксплуатации порабощенного труда или вынужденного голодом труда народных масс. Государство было продуктом их взаимного разделения, но прежде всего их общего антагонизма против эксплуатируемого населения. К этой социальной эксплуатации добавлялась исключительно политическая эксплуатация тех же масс, и поскольку первая в свою очередь была в противостоянии к последней, государство часто оказывалось защитником интересов угнетенных слоев населения против социально привилегированных классов. –

Это была лишь видимость, но она не переставала обманывать народы. Благодаря этой прискорбной ошибке, мощно поддержанной заблуждающимися инстинктами народа, государство несоразмерно выросло в Европе с середины XVI века, в XVII и XVIII веках особенно, и вышло триумфатором из Великой революции. Естественно, этот триумф был достигнут государством только в ущерб политической независимости привилегированных классов, но никак не в пользу улучшения экономического и социального положения народа, чье рабство и нищета изменились только по названию, а по сути остались прежними.

В конце прошлого века церковь и аристократическое дворянство были порабощены государством. В середине нашего века настал черед буржуазии. Но, перестав осуществлять политическую власть, независимую от государства, – стали ли эти классы с социальной точки зрения менее угнетающими для народа? А получив подобие политических прав, стал ли народ счастливее, свободнее и богаче?

Потеряв свои политические привилегии и этим самым перестав быть разделенными между собой, старые правящие классы, отнюдь не отказавшись от своих экономических и социальных преимуществ, превратили их лишь в одну великую привилегию: наследственную собственность на землю или капитал, – собственность, суверенного хозяина народного труда, тихая эксплуатация которого гарантируется государством. Только на этом условии, только на этом условии[14] привилегированные классы уступили государству все остальное: независимость, свободу, достоинство, и, подчиненные ему своими материальными интересами, они стремятся стать сегодня во всей Европе тем, чем они всегда были в Российской империи, – привилегированными рабами государства.

Государство, со своей стороны, не опасаясь их и не борясь с ними, оказывает им откровенную и искреннюю защиту, и как в прежние времена, когда они еще оспаривали у него власть, оно искало союза народа против них, так и теперь оно отождествляет себя с ними, чтобы вместе с ними бороться со страшными опасностями, грозящими пробуждением народных масс и требованием народных прав. Это отождествление интересов государства с интересами привилегированных классов достигло такой степени, что уже можно сказать, что государство есть не что иное, как верный политический представитель привилегированных классов, и что последние прекрасно представляют социальную жизнь государства. – Народы[15] освободятся только в тот день, когда поймут, что – эти классы и государство стали неразлучными союзниками и не более чем различными представителями одного и того же интереса: привилегированной эксплуатации жизни, сил и труда народа – с социальными привилегиями и организацией государства необходимо бороться одновременно, так как отмена первых невозможна без радикального преобразования вторых. На языке искренней демократии это называется: союз политики с социализмом, или союз свободы с[16] политическим, экономическим и социальным равенством.

В благословенной Российской империи все было гораздо проще и понятнее. У нас никогда не было самостоятельных сословий. Основанное при самом господстве татар раболепными, хитрыми и жестокими князьями, благословленное Византией, опиравшееся, с одной стороны, на жестокий аргумент кнута, а с другой – на культ квазибожественной личности царя, – Московское государство, представленное исключительно царем, никогда не встречало в своей среде соперников. Третье сословие, как известно, никогда не могло развиться в России; элементы его были в наших городах, но общая атмосфера империи и самые условия ее политического и социального существования всегда были противны их развитию, и они никогда не могли организоваться в самостоятельный и отдельный организм. Духовенство, как служители официальной московской православной церкви, и дворянство, как своего рода наследственная и родовая бюрократия, никогда не имели ни малейшего намека на независимость от государства и всегда были лишь послушными и раболепными орудиями: одно – духовной рукой, своего рода черной полицией совести, другое – светской рукой его всемогущества.

Но поскольку ни одна власть, даже деспотическая, не может найти себе слуг, если она им хорошо не платит –

Вооруженные этими двумя руками, великие князья, ставшие вскоре московскими царями, последовательно завоевывали независимые княжества России, в том числе и Новгородскую республику. Они уничтожили, безжалостно раздавили все зачатки провинциальной и общинной автономии, народной свободы и цивилизации, которая начинала расцветать в этой республике[17], преданной дворянству и святому духовенству, цари отдали им миллионы крестьян для эксплуатации, подавления, мучений и грабежа. Правда, дворянин, боярин, был самым[18] покорным и безгласным рабом своего царя – но, будучи царем в своей деревне, он мог возвращать своему крестьянину-рабу все те унижения и мучения, которые получал от своего господина. – Это всегда было единственной основой достоинства и гордости московской аристократии.

В этой империи, основанной на постоянном союзе деспотической власти и порабощенного дворянства против народа, всегда был только один революционер – народ. Наши революции никогда не были исключительно народными: 1605-1612 годы, едва не разрушившие Московскую империю под корень, огромное[19] восстание Стеньки Разина (1669-1671), религиозные и социальные бунты наших инакомыслящих, обагрившие кровью все царствование царя Алексея и начало царствования его сына Петра[20] Великого, – все эти движения, каждое из которых потрясло империю до основания, были народными протестами против самого существования империи. В этой достопамятной борьбе народа против государства народ в конце концов пал, что позволило царю Петру-реформатору основать новую официальную Россию на руинах разоренной, покоренной и порабощенной народной России.

Тело новой Московско-Петербургской империи был предельно просто. Это был древний московский, татарский и византийский материал, переделанный в соответствии с более современной системой централизации, регламентации и германской бюрократии[21]. В самом низу, в качестве основы (народное рабство)

[Рукопись здесь обрывается]

Вариант.
Московское государство и его порабощенные привилегированные сословия. – Московская идея святого Царя. – Русские восстания. – Черное и белое Духовенство.

А чем было Московское дворянство, как не бюрократией с наследственной собственностью? Я не могу сдержать смех, когда слышу, как наши так называемые великие господа[22], достойные потомки этих придворных слуг, называвших себя боярами, хвастаются древностью своего дворянства! Что еще означает этот древний титул в России, кроме вековой традиции самого унизительного рабства? Главной особенностью древнего русского дворянства было то, что оно гордилось своим унижением и преклонялось перед царем с каким-то религиозным фанатизмом. [23]Перед ним оно называло себя только «твой раб Мишка или Ивашка». Никогда у него не было ни малейшего стремления к независимости или бунту, никогда[24] не проскальзывало ни малейшего проявления человеческого достоинства. Каким бы могущественным и амбициозным ни был боярин, царь мог безнаказанно оскорблять его, тянуть за бороду, бить по щекам, избивать, сажать в тюрьму, конфисковывать все его имущество, сослать в Сибирь, пытать, бить кнутом и убивать его вместе со всеми его детьми, осквернять его жену и дочерей, и тот даже не думал жаловаться. – Ведь воля царя была волей Бога на земле! Согласно московской идее, которая была вдвойне восточной: одновременно татарской и византийской, земля со всем, что находилось над ней, души и тела, имущество и почести, все это принадлежало не народу, как любят себе представлять некоторые из моих соотечественников, а государству и его единственному представителю — царю. Так что весь патриотизм московских бояр сводился к одному желанию: видеть, как все народы и иностранные нации трепещут перед царем, так же как они сами трепетали перед ним.

В ответ на такое унижение они просили у него только одного: возможность грабить государство, право грабить и порабощать народ. Наши цари никогда не отказывали им в этой милости. Служить государству в этой империи всегда означало обогащаться за счет государства; и в награду за услуги бояр в конце XVI века крепостное право, скажем прямо, рабство крестьян стало государственным учреждением. Боярин был рабом, пресмыкающимся перед царем, но в провинции, как губернатор или воевода, в своих владениях, как феодал, он становился, в свою очередь, страшным хозяином, царем в миниатюре — и возмещал своим тысячам рабов все унижения, все пытки, которые он получал от своего хозяина. Таков был всегда единственный источник гордости московской аристократии — это была гордость слуг.

Эти два равноправных и привилегированных сословия, эти две руки государства, один духовный, а другой светский — духовенство и дворянство, помогли великим князьям, а затем и московским царям поочередно завоевать все независимые княжества России, включая Новгородскую республику. Разрушительная сила Москвы безжалостно подавила всю провинциальную и общинную автономию, все зародыши старой народной свободы и национальной цивилизации, которые начинали расцветать как в этой гордой республике, так и в Киеве, столице Малороссии[25]. Будучи столь же варварской и даже более губительной для развития русских провинций, чем нашествие татар, она повсюду уничтожила торговлю, промышленность, все проявления народной жизни[26] и навела на всю территорию значительно расширившейся империи мрачное опустошение. Наконец, чтобы увенчать свое дело смерти и дать империи основу, соответствующую ее цели, она декретировала рабство крестьян.

Эта империя, основанная на постоянном союзе деспотической власти царей с алчностью раболепной аристократии, направленной против народа, никогда не имела в своих рядах ни одного врага, ни одного мятежника, кроме народа. Все наши революции были народными: от революции 1605-1612 годов, которая угрожала уничтожить в самом источнике и в самых корнях всемогущество Москвы, до огромного восстания Стенки Разина (1669-1671) и до религиозных и социальных бунтов наших инакомыслящих, которые окрасили в кровавый цвет правление царя Алексея, а также начало правления его сына Петра Великого – все эти великие движения были народными протестами против пагубных захватов империи. В конце этой достопамятной борьбы народа против государства народ наконец потерпел поражение, что позволило царю Петру основать на руинах национальной, народной, подчиненной, опустошенной, порабощенной России новую официальную Россию.

Тело Петербургской империи было чрезвычайно просто. Это была старая Московская империя византийского и татарского типа, перестроенная по более современной системе централизации и германской бюрократии.

Духовенство оказалось окончательно порабощенным, как и в большинстве протестантских стран Германии. Оно лишилось своего патриарха, который, по крайней мере, даже в условиях реального рабства сохранял видимость независимости, и который был заменен Священным Синодом, естественно, состоящим из раболепно преданных людей и возглавляемым императорским прокурором, светским и почти всегда военным. Петр Великий ввел в Церкви ту же иерархию классов и рангов, что и в военной и гражданской бюрократии. Императрица Екатерина II нанесла ей решающий удар, конфисковав все ее имущество. С тех пор наша святая официальная православная церковь прозябала, оказывая государству печальные и позорные услуги. Черное духовенство фактически составляет религиозную инквизицию империи и продолжает осуществлять в интересах императора надзор за душами... Что же касается белого духовенства, состоящего из женатых священников, то в его рядах гораздо меньше посвященных шпионов; подавляющее большинство этих попов — хорошие люди, очень бедные, очень невежественные, религиозные по привычке и часто даже совсем не религиозные, в то время как большая часть их сыновей — убежденные и страстные сторонники революции в России.

Рабство крестьян, окончательно порабощенных, стало, как я уже сказал, … [рукопись здесь обрывается]

[1] Францишек Генрик Духинский (1816-1893) – польский этнограф и историк, вице-президент парижского этнографического общества. Автор собственной версии туранской теории (признающей «туранцами» финно-угров и тюрков), признанной псевдонаучной – гипотезы о неславянском происхождении русских. Эта теория значительное время принималась как нечто твердо установленное значительной частью западно-европейской литературы, например Анри Мартеном. О тезисах Духинского одобрительно отозвался в одном из писем Карл Маркс, однако позже назвал его ошибочным, но «хотел бы, чтобы Духинский оказался прав и чтобы по крайней мере этот взгляд стал господствовать среди славян». Эта теория имеет корни не в научной основе, а в политических воззрениях польских эмигрантов и политических диссидентов. Эта теория, соответствовавшая идее об «избранничестве» польского народа, была с восторгом воспринята польской интеллигенцией.

По теории Духинского «москали» не принадлежат к славян и даже к «арийскому племени», а составляют часть «туранского племени» наравне с монголами и напрасно присваивают себе имя «русский». Несмотря на непризнание за русскими «славянства», оно признается за украинцами и белорусами, истинными «русскими». Русский язык для него – искусственно заимствованный и испорченный церковнославянский язык, вытеснивший существовавший прежде какой-то народный туранский язык. Среди доказательств «туранства» щначится «автократическая форма правительства («царат»), несвойственная «арийским» племенам, существование «коммунизма», в то время как у «арийцев» индивидуальная собственность, склонность к кочеванию, существующая у великороссов наравне с «туранцами», и, наконец, малое развитие среди великороссов городов и городской жизни. Граница туранского племени пролегает по Днепру, Двине и «речки Финляндии». Интерес Европы требует восстановления Польши, включающее Украину и Беларусь, которое было бы восточным щитом Европы от «москалей».

[2] Бон Луи Анри Мартен (1810-1883) – французский историк и политик. Мартен отличался крайне неприязненным отношением к России. Один из его главных трудов (помимо 15 томной «Истории Франции») «Россия и Европа» 1866 года, возникла под влиянием расистских идей эмигранта Духинского, описывает русских («московитов») как склонный к деспотизму варварский народ неевропейского (туранского) происхождения, несправедливо присвоивший историю Руси.

[3] Зачеркнуто: «и как [неразборчиво] господин Элис (Elias)».

[4] Зачеркнуто «которую рано или поздно она будет готова начать».

[5] Зачеркнуто «также с помощью иезуитов».

[6] Зачеркнуто «он развил и»/

[7] Зачеркнуто «кто может сомневаться, что она не решится использовать все средства для ее укрепления с помощью [диктатуры] военной силы, применяемой внутри страны, открыто или тайно, военной силы, применяемой внутри страны против свободы своих собственных подданных? ибо такова природа и фатальная необходимость всех этих объединений, всех этих унитарных централизаций, которые мы называем государствами, что»

[8] Итальянский кантон.

[9] Зачеркнуто «народных масс. Общим для этих трех классов является то, что они живут не трудом своих рук, а трудом трудящихся масс».

[10] Зачеркнуто «и так называемой законной»

[11] Зачеркнуто «юридическая».

[12] Зачеркнуто «которое является его естественным стражем и защитником»

[13] Зачеркнуто «для обездоленных».

[14] Зачеркнуто «старые».

[15] Зачеркнуто «политически и экономически».

[16] Зачеркнуто «Благосостоянием всех»

[17] Следующая страница вся зачеркнута: «(начинала расцветать как в этой республике), так и в столице Малороссии – городе Киеве – Повсюду они уничтожали ремесла, торговлю и все проявления народной жизни, и такое же запустение царило на всей поверхности империи. Наконец, чтобы увенчать свое варварское дело и придать своей империи основание, соответствующее ее цели, они декретировали крестьянское рабство.

У них была очень серьезная причина так поступать, ведь ни одна власть, даже деспотическая, никогда не найдет хороших слуг, если не будет им хорошо платить. Московское дворянство и духовенство, правда, были страстно убежденными рабами религиозно гордились своим рабством; в своих мольбах к царю они подписывались с каким-то фанатичным и подневольным восторгом: «Твой раб, Мишенька или Ивашка» – царь мог их бить, бичевать, бить кнутом, дергать за бороду, сажать в тюрьму, отправлять в Сибирь, пытать, убивать, конфисковывать все их имущество, бесчестить их дочерей и жен, и они даже не думали жаловаться – потому что, по московской идее, вдвойне восточной: византийской и татарской, земля и все, что на ней, души и тела, имущество и честь, принадлежали не народу, как любят представлять некоторые мои соотечественники, а государству и его единственному представителю – царю.

Таким образом, фанатизм раболепия и рабства был абсолютным в двух привилегированных классах этой империи, перенесенных с Востока в Европу. Но этот фанатизм был не более чем идеальной страстью, и как таковая она нуждалась в постоянной подпитке, поддержке в материальном интересе – и чем сильнее страсть, тем огромнее ее материальное вознаграждение. Оно было поистине огромным, поскольку платить за преданность или, скорее, рабство этого».

[18] Зачеркнуто «скромным».

[19] Зачеркнуто «народное».

[20] Зачеркнуто «прозванного».

[21] Зачеркнуто «с рабством народа в качестве основы и инструмента»

[22] Зачеркнуто «эти достойные потомки одурманенной, развращенной и раболепной расы, до [неразборчиво] костей»

[23] Зачеркнуто «В своих прошениях, которые она ему писала».

[24] Зачеркнуто «и тень»

[25] Зачеркнуто «– Она уничтожала повсюду торговлю, промышленность, все проявления народной жизни».

[26] Зачеркнуто «и энергии».